И ВСТРЕТИЛИСЬ ДВА ОДИНОЧЕСТВА…

Уютная комната. На стульях, на столе, на тумбочках разложены, развешаны связанные крючком ажурные салфетки, накидки, кружки. Хозяйку и сейчас застали за делом: удобно устроившись на кровати, подоткнув под спину подушки, подставив под ноги стул, она вяжет что-то большое, ажурное, цвета молодой бирюзы. Напротив, с книгой в руках, устроился её муж – само олицетворение спокойствия (по крайней мере, внешнего).

Супруги – полная противоположность друг другу: живое выражение лица, чертинка в глазах – всё выдаёт в хозяйке комнаты весёлый, озорной нрав. Она излучает оптимизм и упрямое непокорство судьбе. Он же, наоборот – степенный, флегматичный, говорит не спеша и негромко. Чувствуется, что в семейном дуэте «первая скрипка» принадлежит явно не ему.

Знакомимся. «Варвара Николаевна Черёмушкина», – охотно откликается она и кивает головой в сторону мужа: «А это деда мой». «Пётр Павлович Канавцев», – отрекомендовался он коротко и с достоинством.

К своему счастью они шли долго и дождались его уже на склоне лет. В Палласовском Доме-интернате они прожили больше года. Перебрались сюда из Харьковки Старополтавского района. Рассказывать историю своей семьи начинают, как говорится, издали.

«Мы в Харьковке встретились и поженились», – не спеша начинает повествовать Пётр Павлович, но Варвара Николаевна быстро перехватывает инициативу.«Мы давно познакомились. Слушайте меня, щас я вам расскажу».

Руки её опускаются на ажурное вязание. Вдохнув поглубже, она начинает: «Мы познакомились в Краснослободске. Я там с мужем Николаем жила, а Петя –с женой. Вот мы семьями и дружили. Потом его жена умерла, и Петя пропал – уехал куда-то. Прошло время, у меня умер муж, осталась я одна. Тяжело стало – у меня тогда уже ноги болели. Недалеко знакомая старушка жила, тоже одинокая, вот она и предложила: «Варюха, иди ко мне жить. Вместе и легче, и веселее». Продала я свою хатёнку и переехала. А потом и старушка эта умерла – она сама-то фронтовичка была… Я до сих пор её фотографию на видном месте храню. Опять я осталась одна».

Воспоминания, как морской прилив, нахлынули и отступили, оставив после себя след минувших переживаний. После недолгой паузы она продолжила: «У нас в соседях учительница одна жила, Светлана Петровна. Посмотрела она на мои мучения, и говорит: «Что ты будешь одна делать? Может, тебе в Дом престарелых оформиться?». Я-то и не знала, что так можно. Вот она мне и помогла документы оформить. Вместе с сыном перевезли меня в эту… как же его… Ёшкина бабушка, забыла…». Варвара Николаевна замолчала, пытаясь выудить из глубин памяти забытое название, потёрла лоб. Неожиданный провал в памяти явно выбивал её из колеи. Вскоре, радостно встрепенувшись и просияв взглядом, она воскликнула: «Вспомнила! В Рахинку! Там я три года прожила. А потом в Доме престарелых затеяли ремонт и нас, жителей, распихали, кого куда: петушков к петушкам, раковые шейки к раковым шейкам. Так я и попала в Харьковку. И вот, стала мне во сне сниться собака». Воскресшие перед глазами сцены всколыхнули прежние чувства, прорвавшись наружу слезами. Пётр Павлович, видя слёзы жены, начал успокаивать, мол, хорошо же всё, чего плакать. Взяв себя в руки, отерев глаза и извинившись, пожилая женщина продолжила дальше, неизменно с шутки: «Плачу, что печку три года не бачу. Так вот, снится мне собака. Большая, рыжая. Рвётся ко мне и всё тут. Думаю, к чему бы…

Однажды кто-то обмолвился, мол, новеньких привезли. Ну, привезли и привезли. А когда пошли мы на обед, смотрю, сидит! Петька! Сначала глазам не поверила – он или не он? Подхожу – точно, не ошиблась. Он меня тоже узнал: «Варюха, ты, что ли!»

Тут уж терпеливо молчавший Пётр Павлович оживился. Яркие впечатления тех первых минут снова ожили. Ему просто необходимо было высказаться: «Я когда в Харьковке её увидел – страшно обрадовался. Как будто родного человека встретил».

С того дня их жизнь резко переменилась, одиночество отступило. Теперь они были вместе. Вместе телевизор по вечерам смотрели, вместе за трапезу садились, вместе стали в художественной самодеятельности участвовать и даже грамоты получать за активность. Возобновлённая дружба крепла изо дня в день, а потом…

Потом он набрался храбрости и предложил: «Я один, ты одна, может, сойдёмся, да будем вместе жить?..»

Так и сговорились. Пошли к директору Дома престарелых: так, мол, и так, надумали. Руководство пошло навстречу. Директор Сергей Бражников помог пожилым жениху и невесте регистрацию организовать и свадьбу – сам свидетелем на свадьбе стал, корреспондента по такому случаю пригласил – потом статья с фотографией в местной газете вышла.

Праздничный стол накрыли в библиотеке, позвали гостей. Не обошлось и без традиционного «Горько!».

«Я сначала стеснялась, – смеётся Варвара Николаевна, – а он меня за ухо потянул и поцеловал». Из недр шифоньера достали сумочку с фотографиями, связанную разрумянившейся от приятных воспоминаний рукодельницей: «Вот девчата наши, харьковские… А вот наши свадебные фотографии». Со снимка глядели улыбающаяся невеста, с накинутой на плечи цветастой шалью, как всегда сдержанный, но не менее счастливый жених и их молодой, симпатичный начальственный свидетель.

Вот и стали они жить-поживать, добра наживать. Большая часть этого «добра» выращивалась ими же на собственном огородике, участок под который выделило им руководство учреждения. Пётр Павлович с гордостью рассказывает о бывшем своём хозяйстве: «Помидоры, огурцы, виноград выращивали. Земляника была… Даже арбузы сажали. Я с детства люблю это дело. Я когда в совхозе Калинина работал, в Тарановском саду, меня в Волгоград собирались послать на садовода учиться. Но не довелось – в армию забрали».

Собственно, молодые годы, прошедшие в Палласовском районе, и стали причиной, почему семейная пара попросилась перевести их сюда.

Пётр Павлович, хоть и урождённый нижегородец, молодость провёл в Палласовке – судьба занесла. Тут устроился на работу, здесь женился впервые. Рассказывает: «Я сюда в 59-ом приехал. И после армии сюда же вернулся – служил сначала в Чечне, в Северной Осетии, потом нашу часть в Грузию перебросили, в Вазиани. А потом часть расформировали, и попал я в Капустин Яр. А после армии опять в Палласовку вернулся». Это потом уже, будучи женатым, он перебрался на другую сторону Волги, где судьба и свела его с Черёмушкиными.

Варвара Николаевна расправила перед собой рукоделие, придирчиво осмотрела результаты своего труда и вздохнула: «Сейчас болеем. У него ноги болят, ночами не спит. А я, наоборот, чувствительность в ногах теряю, хоть иголками коли. Хожу, хромаю. Какой уж теперь огород. Вот, сидим: я вяжу, он – на балалайке играет. Играл, пока не сломал руку. В магазин пошёл, и упал. А чё ещё делать-то? Смотрите – у нас тут все условия, удобства. Я, вот, ещё пою (спела шуточную песню)».

Присутствовавшая при разговоре культорганизатор учреждения Наталья Игоревна Терехова согласно закивала головой: «Да, да, они очень хорошо поют. Тётя Варя поёт, а дядя Петя ей на балалайке играет…»

«Да как он играет-то, господи…» – иронично бросила Варвара Николаевна. Муж окинул её быстрым насмешливым взглядом и тут же парировал: «Да как ты пляшешь, так я и играю», и они оба залились громким смехом, да так заразительно, что веселье их передалось и окружающим.

Прошло несколько месяцев. Из Дома престарелых пришло печальное сообщение: оставив в наследство ажурные рукоделия, кое-какие личные вещи, в том числе и сумочку с фотографиями, Варвара Николаевна отошла в мир иной. После нескольких лет счастья на Петра Павловича снова навалилось одиночество. И всё, что ему осталось – вспоминать прошлое, сожалеть о том, что счастье его было таким недолгим.